Обыкновенное чудо

_{Весь мир – театр, и люди в нем – актеры.
Уильям Шекспир}

      Пять эпитетов, положенные на музыку Геннадия Гладкова, становятся лейтмотивом всего фильма. Они прекрасно и всесторонне характеризуют его. В нелепые и комичные ситуации попадают персонажи этой телесказки по мотивам пьесы Евгения Шварца, смешно и талантливо обыгрывают их актеры. Безрассудные, безумные поступки призывает совершать сказочник в исполнении Олега Янковского, но отнюдь не его волшебство спасает ситуацию в финале, а самое обыкновенное чудо. Это нарушает всю логику сказок, которые как правило заканчиваются хорошо благодаря помощи доброго волшебника. В этой притче дело обстоит иначе. Волшебник сам становится виной всех злоключений своих персонажей: он намеренно сталкивает их лбами и распоряжается их чувствами. Ведь это он пишет их историю, он – сказочник и в его воображении, а, следовательно, и на страницах книги действуют герои. Но полностью ли подвластны они своему создателю? Если он вынуждает их идти на риск, приносить себя в жертву, как может он отвечать за результат?

    Пять эпитетов, которые стали лейтмотивом кинофеерии Марка Захарова, точно так же относятся и к нашей жизни. Разве не безрассудна и нелепа она порой? Разве не управляет нами кто-то, кто обречен на бессмертие и вечно, на потеху себе, играет судьбами людей, ломает их, сводит двоих, а потом разлучает… Разве не безумный и местами до слез смешной эксперимент, сумасбродная фантазия воспаленного сознания наша жизнь? И все-таки, есть в ней доля магии. Жизнь – это удивительный дар, который встречается повсеместно и оттого перестал казаться нам чем-то волшебным. Обыкновенное чудо.

       Сказочная фантасмагория в сюжете всячески выражается кинематографически: планы камеры «снизу вверх», самопрезентация героев, интерактив, вовлеченность зрителя в процесс, эффект театрализации на площадке (все герои важны и заметны, все вовлечены в какое-то безумное, феерическое действо, все поют и танцуют, как в индийском кино), бесконечное кружение камеры, круговое движение, референы... Как театральный режиссер, Марк Захаров снимает пьесу, а не кино. Мюзикл даже подразделяется на две серии, как в театральной постановке с учетом антракта. Монтаж как бы подразумевает занавес между фрагментами. Время в фильме тягуче, как разлитое в одном из первых эпизодов молоко, кадр растянут и задержан.

      Даже декорации и костюмы подчеркивают общую театрализованность и наигранность действа. У героинь – традиционные для сказок древнерусские расшитые сарафаны или вычурные кринолины и шляпы с лентами, у героев напротив, совершенно нетипичные образы: медведь-ковбой, волшебник в черной водолазке, домашней вязаной кофте и с золотой цепью на груди, палач в котелке и король в сползающей набекрень, почти картонной короне… Эта деталь говорит о призрачности его власти в микромире королевства, созданного Шварцем в этой философской притче, которая на самом деле о нашей жизни,  о нас с вами, а не о принцессах и говорящих медведях. В пространстве пьесы воссоздана привычная социальная иерархия, модель общества: в ней есть своя  власть, декларируемая и реальная, зло и добро. Как водится, царствуют одни, а правят другие. Король – дурак, ничего не смыслящий в делах государственных, но зато любящий и заботливый отец. Естественно, он одурачен ушлым дельцом-злоумышленником, прибравшим власть к своим рукам. Персонаж Миронова, невероятно органичного в этой роли (как и в любой другой), олицетворяет в пьесе зло, силу, которая противопоставлена силе волшебника (именно она вмешивается в конфликт: устраняет принцессу).

        Две неоспоримых причины успеха этого мюзикла – пронзительная музыка и целая плеяда поистине великих актеров старой и новой советской школы. Удивительно, как Марку Захарову удалось собрать вместе столько «звезд» кинематографа и при этом так распределить нагрузку, что ни одна из них не затмевает другую: подлинное чудо. Персонажи равноправны на площадке (еще одна черта театрализации), но сценарий, который преданные зрители растащили на цитаты, принадлежит Андрею Миронову и Евгению Леонову. Именно их реплики стали перлами и попали во все цитатники советского кино. Юный Александр Абдулов именно в роли мятущегося медведя приобрел популярность, не остывающую до конца. Общая наигранность находит место и в образах актеров: они не естественны, а обусловлены, произносят явно написанные заранее реплики, а не озвучивают собственные мысли. Это чувствуется и в интонациях, и в движениях, и в самих репликах. От этой наигранности поначалу устаешь, но потом понимаешь, что она исключительно символична и обусловлена конкретными целями.

     Весь мир – театр, а люди в нем актеры. И роль режиссера самая трудная в театре жизни. В любой момент все может выйти из-под контроля, как вышло у нашего волшебника. В сказке всегда хороший конец, в жизни – отнюдь. Это и отличает ее от фильма. Но жизнь оттого не перестает быть прекрасной сказкой. Только без гарантий хэппи-энда. Жизнь отличает спонтанность и неожиданность кульминаций, а потому и драматичность развязок. То же самое в фильме. Непредсказуемая, но счастливая, категорически сказочная развязка в то же время может быть угадана в середине второй серии: главные герои в точности повторят судьбу Эмиля и Эмилии.   Обыкновенное чудо - это любовь, которая делает заурядную жизнь волшебной и привносит в нее свою магию. И чудо не случится, если не поставить все на карту.  "Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец. Слава безумцам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны". Так, комедия абсурда, театрализованная феерия по мотивам философской притчи превращается в драму жизни, но со счастливой, сказочной развязкой. И декорации, которые горят в финале, - яркое тому подтверждение.

Человеческая природа как всегда все испортила. Почти испортила. Влюбленных спасло лишь чудо, которое и в жизни порой случается.

_{Вся жизнь – театр,
а люди в нем
хотят антракт
и выпить коньячка в буфете.}

_{Народное творчество}