Сломанные цветы

Он успешен, богат, имеет много прекрасных женщин, ведь имя его - Дон Джонстон... Хотя сложно представить, что этот усталый, сомнамбулический Дон, когда-то мог производить хоть какое-то впечатление на женский пол. В его доме чувствуется лишь смутное присутствие женщины: картины импрессионистов с размытыми обнаженными телами и лицами, тоскливый женский вокал... И где же она, его настоящая женщина, и была ли когда-либо? Наш растраченный Дон Жуан понимает, что его жизнь пуста; рядом он видит соседскую жизнь как полную и успешную, с любовью и детьми.

В поиске самого себя он находит метафору своей почти законченной жизни шаг за шагом. Это путешествие, как и его жизнь, напоминает нисходящую спираль в действительность одинокой жизни и потерянной любви: от букета роскошных розовых роз до полевых цветов, собранных у дороги. Встречи со старыми подругами дают нам немного понять характер Дона и причины пустоты его жизни на склоне лет. Показаны встречи с пятью женщинами, которые были близкими ему двадцать лет назад. Первая девушка, Лора, была на ранней стадии его жизни, откуда сексуальная энергия и страсть дают старт дальнейшим отношениям. Юная женская красота, перспектива легких приключений, поиск бессмысленных сексуальных связей, и, как очень красочный дубликат - ее дочь Лолита. Вторая женщина, Дора: возможно она любила его всегда, а теперь это лишь воспоминание. Потеря самой любящей женщины. Что дальше? Грустные поиски, чтобы избежать одиночества? Третья, Кармэн: протест традиционной любви, отчаянные поиски убежища в собственном безумии, формирующиеся отношения до крайности абсурдны. «Странная, странная история»... Четвертая, Пэни: цветок совсем загубленный и сломанный, который весьма болезненно отпечатался на лице Дона. И, как финал его путешествия, пятая... какая ирония!

Мюррей не показывает эмоции Дона, он поверхностен с окружающими его людьми, но маленькие проблески на спасение все же имеются. Его слезы по экс-подруге, которая умерла в автокатастрофе; его сознание неудачи с Шерри; его теплота и небольшая дружба с Уинстоном и его семьей. И он хочет найти и сына. Даже при том, что Джонстон кажется безразличным ко всему, это понятие наличия сына все-таки зажигает интерес к жизни. Билл Мюррей великолепно инсценирует нам человека, полного чувств, но не способного их освободить.

Действие проходит в медленном темпе, Дон путешествует, надеясь найти подсказки. И забавные розовые предметы: вещи, визитки, цветы, ленты, пишущая машинка - как крошки хлеба, разбросанные по дороге поиска. Музыка от Greenhornes и эфиопского джазиста Мулэту Астэйтка сопровождают его путешествие, то подчеркивая медленный безнадежный ход событий, то подыгрывая ироническим нотам фильма.

Как хорошему поэту, Джармушу нравится оставлять слова, изображения и фразы, повисшими в воздухе. Необъясненные. Нерешенные. Он предлагает тихое размышление о выборах и их последствиях, оставляет много мыслей открытыми, незаконченными. Значимое его качество как кинопроизводителя - то, что он работает в диалоге с аудиторией и с их собственным опытом. И как все хорошие стихи «Сломанные Цветы» будут означать разные вещи для разных людей. Его окончание многих не удовлетворит, ведь понятная всем цель поиска не достигнута...

Миллионер по фамилии Джонстон (Билл Мюррей) сидит в трениках на диване и смотрит старого «Дон Жуана» с Дугласом Фербенксом. Сам он тоже Дон и в некотором роде Дон Жуан, и его последняя любовь (Жюли Дельпи, девочкой снимавшаяся в годаровском «Детективе») только что хлопнула дверью. Дон Джонстон не то чтобы удручен, просто больше не видит смысла подниматься с дивана, даже чтобы просто включить свет, и так сидит целый день без света. Потом по почте придет розовое письмо без подписи и обратного адреса, где с завитушками будет сказано, что у него есть сын двадцати лет. Сосед, многодетный фабричный рабочий, на досуге изучающий теорию детективной интриги (Джеффри Райт), чуть не насильно усадит Дона Джонстона в самолет и отправит его по адресам четырех женщин, которых тот любил 20 лет назад. Так, не меняя выражения лица, с мизантропическим розовым букетиком, который (теоретически) должен побудить автора письма выдать себя, под записанный соседом сборник какого-то сомнительного эфиопского лаунжа (звучащего как музыка к старинным телеприключениям сыщика Марло, сыгранная через подушку) Дон Джонстон будет стучаться в двери, глядеть в глаза бывшим возлюбленным и — как когда-то Дейл Купер — искать улики в расцветке штор, паттернах диванной обивки.

Четыре девушки за год (даже если трое из них — Шарон Стоун, Джессика Лэнг и Тильда Суинтон) — это, согласитесь, довольно старомодные представления о донжуанстве, и очарование «Цветов» как раз состоит в приуменьшениях, нарочитой скромности величин, количеств и расстояний. Снова, как и «Трудностях перевода», где его звали Боб Харрис, Мюррей носит имя, которое в сочетании с его лицом действует совершенно убийственно; сложно придумать более жестокую шутку, чем бронебойное имя героя действия дать образцовому герою бездействия, которого в лучшем случае хватает на то, чтобы прямо сидеть на диване. Как Мюррей сидит на диване — это отдельная история и второе важное совпадение с «Трудностями». Джармуш, как и умница Коппола, — они оба (независимо друг от друга или нет) разглядели в этом унылом 50-летнем человеке баскетбольного роста подлинного современного супергероя, против своей воли зависшего между Улиссом и Уиллисом, обездвиженного собственной идиосинкразией, на свою беду, организованного изнутри так сложно, что ему никак не удается найти убедительный повод шевельнуть пальцем или сделать шаг.

Поскольку «Цветы» — это вообще-то роуд-муви, главной задачей автора становится привести героя в движение, а тот после каждого толчка в спину, прошагав немного по инерции, находит диван и норовит присесть. Поскольку «Цветы» — это детектив, выход из экзистенциального ступора Джармуш с Мюрреем ищут тут, как ищут убийцу у Агаты Кристи: идеально соблюдая ритуал и процедуру, классифицируя, а порой и с удовольствием фальсифицируя улики. Все линии — дорожная, детективная, романтическая — вполне в джармушевской традиции венчаются буддистским коаном, невеселым, даже жестоким, наверное, но вполне умопостижимым: недовольным и любителям однозначных финалов достаточно будет досидеть до конца недлинных титров и прочесть фамилию актера, который появляется в кадре последним. Но на самом деле «Цветам» не нужен никакой финал — как не нужен финал черно-белым приключениям Марло или Сэма Спейда.

Это, правда, было бы хорошо, если б каждый вечер, включив телевизор, там можно было видеть, как Дон Джонстон стучится со своим букетом в очередную дверь, делая вид, что он просто проходил мимо.