«Ах, манипулировать мной не сложно, я сам манипулировать люблю…» - Жер Золь, оружейник-мизантроп.

Люди, по сути, делятся на две категории: на тех, кто манипулирует, и на тех, кем манипулируют. Порой особо успешные манипуляторы – особенно те, которые работают в форматах «Справедливость для всех» и «Человечность с большой буквы» - начинают мнить себя мессиями имени Нео и считать, что они пришли навсегда. Правда, в такие моменты к этим самым успешным манипуляторам, как правило, всегда приходит Бертран Артур Уильям Рассел и с неопозитивизмом, прямо с порога, восклицает - мол, кто сидел на моём стуле и сдвинул его с места?! Кто, мол, ложился на мою постель и смял её?! Кто, мол, хлебал в моей кружке Эсмарха? И поделом – как говорят ковбои, бывает, ты ешь медведя, а бывает, медведь тебя…

В далёком 1900 году в Российской империи, в Области Войска Донского, в станице Гундоровской – ныне город Донецк Ростовской области - родился мальчик Коля Стукалов. Коля в юности попал в непростой замес – после Октябрьской революции Донское войсковое правительство отказалось признавать большевиков, но уже к концу февраля 1918 родные места юноши заняла Красная армия и была провозглашена Донская Советская Республика, а уже в марте всё того же 1918 началось восстание казаков против большевиков, в результате которого появилось образование Всевеликое Войско Донское…

Но Коля Стукалов был вьюшошей дальновидным и, видя, что от «Справедливости для всех», равно как и от «Человечности с большой буквы» никуда уже не денешься, записался добровольцем в РККА, сменив, правда, на всякий случай фамилию Стукалов на Погодина. Со временем (напомню, Коля был юношей дальновидным) Нео Погодин понял, что лучше всего в «прекрасном и яростном мире» продаётся слово и рванул в разъездные корреспонденты газеты «Правда». Ряд литературных опытов – «Кумачовое утро», «Простые анапесты о рабочем», «Красные ростки» и всё такое – и вот Николай Фёдорович Погодин уверенно выводит под узды Великолепную Тройку о Вожде -  отличные технологические пьесы «Человек с ружьём», «Кремлёвские куранты» и «Третья патетическая». Взяв за свои творения - по классическим законам постмодерна - и Сталинскую премию, и Ленинскую.

Тут же – всё по тем же классическим законам постмодерна – другой дальновидный творческий человек, а именно Сергей Юткевич (родился тоже в Российской империи, правда, в Санкт-Петербурге, в семье инженера-технолога и выпускницы историко-филологического отделения Высших бестужевских курсов) – с радостью взял на вооружение этого самого погодинского «Человека с ружьём». И правильно – одними ФЭКС** и ЭККЮ***, пусть даже и размахивая манифестом «Эксцентризм» - сыт не будешь. К тому же в «прекрасном и яростном мире» «лениниана» сродни горячим пирожкам с капустой. И режиссёр Юткевич, перехватив у Погодина узды Тройки о Вожде, уверенно рванул в сторону той самой «Справедливости для всех» и «Человечности с большой буквы». И понеслись по кинематографическим точкам G кочкам картины «Человек с ружьём», «Рассказы о Ленине», «Ленин в Польше», «Ленин в Париже»…

Конечно, фильм «Человек с ружьём» заслуживает пристального взгляда. И не только потому, что это первенец кинематографических «лениниан». Дело в том, что Сергей Иосифович Юткевич, будучи настоящим сыном инженера-технолога, замечательно показал, что мотивационная составляющая амбивалентности личности проявляется исключительно в двомодальности, положительно-отрицательной её построении в соответствии с потребностью в аффилиации, которая реализуется как стремление к принятию, с одной стороны, и как страх пренебрежения – с другой.

Режиссёр «Человека с ружьём» чётко показал, что чем сильнее выражена дезинтеграция ценностей (амбивалентность когниций и эмоций), то тем большим напряжением, неустойчивостью и колебаниями они сопровождаются. И что все негативные переживания, раздражительности, тревоги, отчаяния - как непроизвольное воспроизведение событий прошлого, возникающие вследствие интолерантности - побуждают к активной работе интеллекта. Да, побуждают. Однако из-за высокого напряжение интеллект ( или что там у некоторых вместо него) не находит выхода из ситуации, что влечёт, в свою очередь, дальнейшее усиление напряжения. Особенно в условиях манипулирования этим самым интеллектом и итоговым выходом личности на кривую упоротости своих воззрений.

Возможно, современному зрителю многие сцены картины Юткевича покажутся откровенно комичными и нелепыми. Типа сплошные плесневелые штампы, ходульность персонажей,  все эти заводские трубы-броневик-интеллигентный прищур Вождя-революционные матросы-«Братцы! Товарищи! Я разговаривал с Лениным!»-Путиловский завод…

 Но в фильме есть главное: стоит внимательно проследить трансформацию солдата-окопника Ивана Шадрина в активиста «прекрасного и яростного мира», становится понятно: люди, по сути, делятся на две категории - на тех, кто манипулирует, и на тех, кем манипулируют.

Конечно, свободное строение эпизодов, большое количество стремительно проходящих действующих лиц «Человека с ружьём» и нагромождение лишнего, порой совершенно искусственного – типа «сеанса спиритизма» - сбивают зрителя с толку. Да, «Человек с ружьём» - не шедевр и довольно проходная картина, которая только благодаря конъюнктурности была сразу, прямо с момента появления,  записана в разряд классики. Понятно,  ведь молчаливо считалось, что «Человек с ружьём» - это высокохудожественное кино благодаря «правильному» образу Вождя и «правильному» идейному взрослению ГГ…

Но смотреть «Человека с ружьём» нужно, а время от времени, возможно, даже просто необходимо. Дело в том, что первенец Юткевича исключительно ценен. Ценен тем, что, являясь частицей нашей истории, лишний раз доказывает – зря, ох как зря Сократ принял цикуту…

P. S.

«Я восхищаюсь храбростью и мудростью Сократа во всем, что он делал, говорил - и не говорил. Этот насмешливый и влюбленный афинский урод и крысолов, заставлявший трепетать и заливаться слезами заносчивых юношей, был не только мудрейшим болтуном из когда-либо живших: он был столь же велик в молчании… Я хотел бы, чтобы он и в последнее мгновение жизни был молчаливый,- возможно, он принадлежал бы тогда к ещё более высокому порядку умов. Было ли то смертью или ядом, благочестием или злобой - что-то такое развязало ему в это мгновение язык, и он сказал: «О, Критон, я должен Асклепию петуха». Это смешное и страшное последнее слово значит для имеющего уши: «О, Критон, жизнь - это болезнь!»…» - Фридрих Вильгельм Ницше.

__________________________________________________

* - роман Фредерика Бегбедера.

** - «Фабрика эксцентрического актера»,

*** - «Экспериментальный киноколлектив», проект С. И. Юткевича

@ Fri, 31 Mar 2017 13:32:32 +0300