Неоконченная пьеса для механического пианино

Недавно прочитала здесь комментарий одного автора, возмущённого тем, что «десятки» ставят не голливудским фильмам, а советским, таким, как «Холодное лето 53-го» и «Неоконченная пьеса для механического пианино». Грустно стало за автора и обидно за фильмы… Да, и среди американских лент есть весьма достойные, но даже мой любимый Аль Пачино не разубедит меня в том, что нет ничего глубже, мудрее и мощнее нашего кино. И, за несколькими исключениями, не российского, а именно советского. Не буду перечислять шедевры (взрослое поколение и так хорошо их знает), напишу о своём любимом фильме из числа снятых в стране, где я родилась, и которой больше нет…

…А ведь это бессмертный Чехов. И ранний Михалков. Но от чеховского оригинала – пьесы «Безотцовщина» – в фильме осталось не так много. Значительно изменён даже состав действующих лиц. Однако, эти изменения не противоречат автору. Это тоже Чехов, пусть не по букве, а по духу, – такой, каким его увидел и почувствовал режиссёр – и его видение созвучно моему… Александр Калягин как-то в телевизионном в интервью говорил, что все – и актёры, и режиссёр – тогда были молоды и относились к пьесе Чехова без пиетета, поэтому фильм и получился таким живым, снятым с лёгкостью. Но ведь и автор был более чем молод! Пьеса написана 18-летним Антоном (ещё даже не то, чтобы Павловичем)). Не представляю, как в столь юном возрасте, не пережив ещё ничего, можно так понимать человеческую природу и жизнь вообще… На то и гений.

А актёрский ансамбль! Вам говорят о чём-то фамилии Калягин, Соловей, Табаков, Глушенко, Богатырёв – да и сам Михалков?.. Вот Николая Пастухова, Анатолия Ромашина и Антонину Шуранову (княжна Марья из «Войны и мира»), правда, я знаю меньше, но роли были сыграны ими не менее блестяще. Что ещё хочется отметить – несмотря на драматизм, в картине много юмора. Да и как иначе у Чехова – и у Михалкова… Смотрю этот фильм уже на протяжении многих лет, с возрастом что-то начинаю видеть иначе, и всё больше поражает одно: как же я понимаю всех! Вспоминается ли бывшее (и несбывшееся), отзывается ли в сердце чужая боль – я не сужу, не оправдываю, я ПОНИМАЮ…

…Хозяйку усадьбы, Анну Петровну Войницеву, её вынужденную любезность с кредиторами. Её отношения с Платоновым. Даже её фамильярность с лакеем Яковом и досаду на его ответную фамильярность. Ощущения этого Якова, которого посылают на ночь глядя, под дождём в деревню за свиньёй для исполнения забавного фанта, его злую иронию: «Животное доставили».

Фант Платонову по ложно названной карте – беззастенчиво продолжительный поцелуй с Войницевой на глазах его жены Сашеньки, Софьи, уронившей вазу, и всех присутствующих…

Взаимную показную заботу и нежность женщин, на самом деле отчаянно ревнующих Платонова друг ко другу.

Романтичного и чистого душой Порфирия Семёновича Глаголева, его восхищение Войницевой, сменившееся горьким разочарованием.

Перемену в душе Софьи, вызванную встречей с некогда любимым человеком, его словами.

Её мужа, беспомощного демагога, пугливого и слезливого, полного возвышенных и до абсурда оторванных от жизни идей, но пережившего личную драму и уснувшего в карете без лошади – символ русской интеллигенции… Мыслей и слов много, но ничто не движется с места… А ведь воз и ныне там.

…Молодящихся незамужних сестёр, скрывающих возраст.

Мальчика Петечку, получающего воспитание в виде тычков и шлепков от своих родных, и в отместку бьющего траву…

Доктора, уставшего от профессионального долга.

Бестактного «рыцаря» Павла Петровича Щербука, его монолог о «чумазых», «кухаркиных детях». Не в пределах той тематики, но, к своему стыду, и мне случалось в жизни думать подобным категоричным образом…

И того самого «чумазого», Герасима Кузьмича Петрина – сына рабочего, получившего финансовую власть над бывшими властителями мира и с молчаливой иронией наблюдающего за их жизнью со стороны. Именно ему принадлежит одна из ключевых фраз, обращённая ко всем героям (а не к нам ли?): «Сами-то вы живёте? Сами-то веруете?..»

Но больше всего понимаю, как ни странно, не женских героинь, а самого Платонова. Моя любимая роль Калягина. А многие почему-то помнят его лишь по фильму «Здравствуйте, я ваша тётя»… Рассказ Платонова, якобы пересказ чужого, в качестве художественного приёма повторится ещё в одном фильме Михалкова – «Утомлённые солнцем», и с не меньшим напряжением, нервом будет сыгран Олегом Меньшиковым («сказка»). Что расскажет о себе Михаил Васильевич? Что был он студентом, был влюблён в прекрасную девочку. Девочка уехала на два дня в столицу – и не вернулась… А студент ждал… Пил… Университет бросил… А потом успокоился, образумился и стал «обыкновенным щаловеком».

И вот та девочка вернулась спустя 7 лет – и даже не узнала сперва его, свою первую любовь… И как изменилась, какие чужие, нелепые идеи, чужие неискренние слова. Узнав, что некогда подающий надежды студент стал всего лишь сельским учителем, она разочарованно произносит: «Но ведь это не мешает вам быть человеком? …Быть служителем идей?» – «Средств нету, господа, так что идеи наследуем», – прозвучит в ответе Платонова. Просто афоризм. (В пьесе этой фразы нет.) Любимая женщина замужем за другим – и ладно бы достойным человеком, не так больно было бы уступить… Но это «пигмей, погрязший в долгах и безделье» с его высокопарными высказываниями: «Я решил отдать крестьянам-косцам все свои старые костюмы до единого!» – «Хороши они будут на покосе во фраках!»

Возмущение всем происходящим вокруг. Если Петрин – отстранённый наблюдатель, то в жизни Платонова за те сутки прорвалось наружу всё, что копилось годами – вся боль за несостоявшуюся жизнь, несбывшуюся любовь и разбитые мечты юности, несправедливость, пошлость и бессмысленность – а, главное, неизменность происходящего вокруг. Жизнь играет героями, как механизм клавишами пианино, помимо их воли… И всё же Платонов понимает причину утраты юношеских надежд: «Никогда ничего не бывает «потóм»».

Его обвиняют в излишней придирчивости, в осуждении других. Глаголев, узнав о романе Платонова с Войницевой, с ненавистью говорит, что он негодяй, сеет вокруг себя разврат, и ещё не одну жизнь погубит… И после злобных слов Глаголева и циничного ответа Платонова – столько искренности и боли в молитвенном обращении Михаила Васильевича… Он действительно верует – пусть он не самый добродетельный из героев, но тем глубже и острее осознание своих ошибок, тем сердечнее молитва… Он говорит всем правду в лицо – резко, жёстко, но он будит их совесть… Так такой ли плохой Платонов, каким его видят, каким он хочет казаться? И затем его отчаяние – «Мне 35 лет! Я ноль, я ничтожество! Лермонтов 8 лет как лежал в могиле, Наполеон был генералом, Моцарт… А я ничего в вашей проклятой жизни не сделал!..» Со мной подобное происходило в 30…

…Всех понимала, а вот к Сашеньке каждый раз относилась на протяжении всего фильма так же, как герои – снисходительно-терпеливо. Безвкусная шляпка, неуместный обморок, полное непонимание подтекста «пересказанного» Платоновым рассказа… Тем ошеломительней последняя сцена и её монолог. И что потрясает, возможно, даже больше её слов – шаль, накинутая на плечи мужу… Отдать последнее, простить, согреть, утешить, спасти… А ведь на таких Сашеньках мир держится.

«Всё будет по-старому», – прорицает, утешая себя, Анна Петровна в финале фильма. Но все пережитые героями страсти и ошибки тают, как тяжёлый сон, в чистоте утреннего тумана. Мальчику, безмятежно спящему в рассветных лучах, неведомы грехи и страдания взрослых. И от Сашенькиных ли слов или от щемящей арии Неморино из оперы Доницетти верится, что пьеса не окончена, и рано падать занавесу... Солнце взойдёт… Мальчик вырастет… Ведь он что-нибудь изменит?..

Музыкальная иллюстрация. Романс Неморино “Una furtiva lagrima” («Потаённая слеза») из оперы Гаэтано Доницетти «Любовный напиток». Исполняет Лучано Паваротти (кто же лучше исполнит!).

В 1881 году, в год смерти Достоевского, двадцатилетний студент медицинского факультета московского университета передал свой первый драматургический опус знаменитой актрисе Ермоловой.  Пьеса, которой автор даже еще не выбрал названия,   актрисе категорически не понравилась. Драматическое действие должно было занимать более пяти часов, пьеса изобиловала театральными штампами и выдавала провинциальное происхождение автора. Студента-медика звали Антоном Чеховым.  Всего год назад он переехал в Москву из родного Таганрога. Этот длинный водевиль с самоубийством именовался с вариантами: «Пьеса без названия», или «Безотцовщина», или «Платонов».

Отвергнутую драму автор предал забвению, перешел на второй курс университета и параллельно с занятиями хирургией и диагностикой активно сочинял короткие рассказики для заработка, ибо был единственным кормильцем большой семьи. Эти рассказы появлялись еженедельно в юмористических журналах «Осколки» и «Будильник», в «Петербургской газете» и в журнале «Новое время». Только через пять лет, в 1886 году автор сотен популярных рассказов и дипломированный доктор медицины стал подписывать их своим настоящим именем, а не псевдонимом – Антоша Чехонте.

Возвращение к драматургии произойдет гораздо позже. Спустя семь лет он напишет для московского театра Корша четырехактную драму «Иванов», которая станет первой из четырех больших пьес,  которые займут особое и ведущее место на театральных подмостках России и всего мира. После Толстого и Достоевского Чехов станет самым известным и популярным на Западе русским писателем и первым драматургом.

Молодые в то время, в семидесятые годы ХХ века,  кинематографисты -  Никита Михалков, сценарист, актер и режиссер, и Александр Адобашьян, сценарист и художник, уже познавшие и успех, и популярность,  решили свой третий фильм сделать на чеховском материале и обратились к малоизвестному юношескому произведению Антона Павловича, позволив себе многочисленные купюры и добавление некоторых персонажей из других рассказов писателя. Замечательные актеры, многие из которых были их друзьями, от всей души и с присущим им блеском оживят чеховских героев. Оператор Павел Лебешев, их постоянный соавтор, виртуозно и поэтично запечатлеет все их веселые задумки и импровизации на фоне левитановских пейзажей на дефицитную пленку «Кодак». В результате «Неоконченную пьесу» смотрели, смотрят, и будут смотреть нескончаемое число раз.

Сам Никита Михалков подробнейшим образом рассказал о работе над фильмом в очень интересной беседе с киноведом Татьяной Йенсен. Писать сценарий, взяв с собой 12-ти томное собрание сочинений А. Чехова, он уехал на месяц вместе с Александром Адобашьяном в Пущино. На высоком берегу Оки, в усадьбе-музее они жили, запоем читали Чехова, обсуждали и набрасывали отрывки сценария. Персонажей представляли себе в образах тех актеров, которые должны были воплотить их на экране. Работа была увлекательная и мучительная. Авторы позволили себе создать как бы коллаж из многих произведений писателя, поэтому честно обозначили в титрах – по мотивам произведений А. П. Чехова.

Когда работа над сценарием была почти закончена, в Пущино съехалась вся съемочная группа и актеры. «Снимали последовательно, жили в период съемок все вместе безвыездно» - рассказывал Михалков. «Это очень важно, когда люди живут бок о бок и у них накапливаются какие-то свои «иероглифы», только им понятные.  Для совместного творчества, для согласованной работы, на мой взгляд, очень важно, просто необходимо иметь общую историю, общее прошлое»,Эта общность, это взаимопонимание ансамбля, поразительно притягивает и вызывает доверие зрителей с первого до последнего кадра. И так захватывающе интересно нам наблюдать этих праздных людей, собравшихся в жаркий летний день в поместье вдовы-генеральши Анны Петровны Войницевой.

Александру Калягину еще в Москве Михалков предъявил жесткие требования – радикально похудеть к началу съемок. В предыдущей работе – «Рабе любви» тучность Калягина, который играл томного ялтинского кинорежиссера, была вполне уместна. Но теперь  прямо на фотографии артиста Михалков фломастером начертал контур необходимого ему персонажа, решительно срезав щеки, шею и бока, и  Калягин постарался на славу - ему вполне удалось войти, буквально говоря, в рамки образа.

Однако первое появление Платонова на экране сам Михалков в роли доктора Трилецкого сопроводит все-таки язвительным комментарием: «Эка,  Мишель-то раздобрел! Чисто - бык!». Причем смотрит он на него издалека, прильнув к визиру подзорной трубы. Забавная самоироничная зарисовка – как бы автошарж на кинорежиссера Михалкова. Очень к месту. Ведь и сам Николай Трилецкий, местный лекарь – иронический автопортрет самого доктора Антона Чехова. В каждой пьесе позднего Чехова будет присутствовать врач. Дорн в «Чайке», Астров в «Дяде Ване», Чебутыкин в «Трех сестрах». Скорее всего, именно в такое ничтожество, как Чебутыкин, лет через 30 превратится молодой вертопрах и озорник доктор Николай Трилецкий.

Подобное начало сразу же подтверждает точку зрения молодых и веселых авторов фильма, что Чехов отнюдь не «поэт сумерек». Сам драматург называл свои пьесы комедиями, и его раздражали тяжеловесные и скучные спектакли в современных ему постановках, даже во МХАТ-е.  Впрочем, справедливости ради, наиболее драматичные сцены и в фильме происходят именно в сумерках, в полумраке – в коридоре под лестницей, при тускловатом свете керосиновых ламп за ужином, под деревом на берегу реки в туманных предрассветных сумерках. И еще раз хочется поблагодарить за это талантливейшего оператора Павла Лебедева.

Я не читал «Безотцовщину», сюжет которой положен в основу сценария, но здесь угадываются многие темы, фразы и типажи из последующих сочинений писателя, да и из самой чеховской биографии. Впрочем, читал где-то, что в пьесе Платонов «необыкновенный негодяй» - в фильме «обыкновенный щаловек». Там он изворотливый подлец – здесь, в общем, довольно порядочный человек; там его сгубили женщины,  здесь – собственное безволие. Та юношеская пьеса отнюдь не считалась комедией, в финале Софья убивала Платонова. В кино концовка дает герою некую надежду.

Казалось бы, сюжет поначалу обещает водевиль – Платонов оказывается среди любовного не треугольника даже, а четырехугольника. Первая чистая любовь – Софья (Елена Соловей), любовница бальзаковского возраста – генеральша (Антонина Шуранова), да и слепо любящая его жена – Сашенька (Евгения Глушенко, кстати, супруга самого Калягина). Три замечательные актрисы буквально с трех сторон обрисовывают и лепят выпуклый и абсолютно реалистический портрет Михаила Васильевича Платонова. Так родилась лучшая роль в кино Александра Калягина.

Юрий Богатырев – любимый актер и товарищ Михалкова, сыгравший героического Шилова в «Свой среди чужих…», впервые предстает здесь в роли недотепы и рохли, мужа Софьи - Сержа Войницева. Но затем - в «Обломове» тот же Богатырев сыграет энергичного дельца Штольца, а в «Родне» снова мужа-подкаблучника. Как же жаль, что этот талантливый многоплановый актер так рано ушел из жизни!

Олег Табаков в роли помещика Павла Петровича Щербука,  как бы особый концертный номер. Это персонаж из чеховского рассказа «В усадьбе». Там его звали Рашевич. Его искреннее изумление талантами дворового Захарки, виртуозно исполняющего на пианино «Венгерскую рапсодию» Листа, выливается в идиотский ксенофобский монолог за ужином. И как же осадил зарвавшегося «аристократа» тихо, строго и по-чеховски деликатно молчаливый до сих пор Герасим Петрин  (Анатолий Ромашин). Человек из «новых русских» конца XIX  века. Его единственное длинное выступление за весь фильм, и в нем угадываются интонации и целые фразы будущего Лопахина из «Вишневого сада». Честный человек – Порфирий Глагольев (Николай Пастухов). Рыцарственный женолюбец единственный, кто говорит правду в лицо Платонову и нарывается на цинический ответ – «Сами-то вы грешить уже не способны, ввиду старости!».

Череда сольных монологов за столом продолжится. Забавник и шалопай, доктор Трилецкий, отказавшийся ехать к больному из-за предстоящего веселого застолья и фейерверка, чуть ли не со слезами на глазах попытается оправдать свой некрасивый поступок. И в свой черед свою историю начнет и наш герой – Платонов. Он исполняет его как сентиментальный романс,  ритмически тренькая на струнах гитары. Сейчас он, уже не стесняясь, издевательски играет, ибо за те несколько часов, что он провел в обществе Софьи, он успел испытать мучительное и сладостное разочарование в предмете своей чистой первой любви.

В «Неоконченной пьесе» Платонов не просто уездный Дон Жуан, который тяготится запутанностью личных проблем. В монологах Платонова звучит традиционная, но по-прежнему актуальная для конца 70-х - начала 80-х годов насмешка «обманутого сына» над идейно и нравственно «промотавшимся отцом»; выражается духовное томление одного из чутких представителей целого поколения, ощущающего себя как поколение потерянное. Этого-то идейно-общественного измерения «болезни Платонова» недостает его ближайшим предшественникам и современникам в русской драматической литературе.

Последняя фраза, прозвучавшая в фильме: «Все будет по-старому». Это мы уже слышали прежде. Так утешала генеральша своего убитого горем пасынка Сержа. «Все будет по-старому. Софья снова будет с тобой, Платонов со мной, а Сашенька с Платоновым». Но ранний летний рассвет в последних кадрах картины,  похоже, дает понять, что не так банально и пошло, «по-старому» продолжится жизнь и бытие персонажей фильма. Спящий мальчик Петечка, «наследник идей», по щеке которого ползет первый солнечный луч, вряд ли сможет столь же безмятежно продлить свою жизнь. Его юность и зрелость придутся на страшные годы начала ХХ века. Такой открытый финал, недосказанность – тоже в очень чеховском стиле.