Сладкая жизнь

Эта картина вызвала бурный скандал в Италии в момент своего выхода на экран в начале февраля 1960 года, подвергалась гонениям со стороны цензуры и католической церкви. Ажиотаж вокруг фильма был связан, в основном, с разными домыслами и распалённым воображением самих зрителей, для кого уже одно название «Сладкая жизнь» сулило зрелище, которое непременно должно было смущать ханжеские умы. А Федерико Феллини, пожалуй, вкладывал в заголовок иронический смысл, отнюдь не собираясь поражать толпы в кинотеатрах сценами из греховного времяпрепровождения элиты нового Рима. Хотя эпизоды с пышногрудой шведкой Анитой Экберг, которая взбиралась по лестнице собора святого Петра или купалась ночью в фонтане Треви, конечно, были рассчитаны на определённый эпатаж.

Но данную ленту всё-таки следует рассматривать как современную философскую фреску об итальянском обществе, которое переживало в самом конце 50-х «экономическое чудо» после нескольких лет нищеты, явно стабилизировалось, приобретая все черты типичного «общества потребления». Феллини хотел, прежде всего, показать, как беспечна, пуста и бессмысленна жизнь, в которой царят одиночество, отчуждение и разобщение людей. И, по сути, его «Сладкая жизнь» перекликается с тогдашними работами Микеланджело Антониони, более признанного в мире именно в качестве «певца некоммуникабельности» (интересно, что оба сошлись в творческом поединке на Каннском фестивале 1960 года, где Федерико Феллини получил главную премию, а вот антониониевское «Приключение» удостоилось специального приза за новаторские открытия в кино).

Правда, Феллини решает эту тему отнюдь не в жанре холодных интеллектуальных драм. Его главного героя, репортёра Марчелло, можно уподобить Данте или Вергилию, поскольку этот персонаж проходит все круги современного ада, наблюдая «божественную комедию» Рима на рубеже 50—60-х годов XX века. А одной из ключевых фигур фильма является трагический образ профессора Штейнера, который осознал безвыходность, тупиковость дальнейшего развития общества и цивилизации, взявшись самостоятельно исполнить роль Высшего Судии или Божественного Провидения.

При внешней своей простоте и ясности «Сладкая жизнь» впервые поразила барочностью режиссёрского видения, сложностью композиции, символичностью пролога и поэтического финала — одной из утончённых и необъяснимо волнующих лирических сцен в истории мирового кино. Лента, которая выдвигалась на соискание «Оскара» за сценарий и режиссуру (в последней номинации премия досталась постановщикам «Вестсайдской истории»), но получила лишь за поражающие воображение костюмы Пьеро Герарди, практически сразу превратилась не только в ключевую, этапную работу, оказав значительное влияние на постановщиков разных стран и явно отозвавшись спустя двадцать лет в «Террасе» Этторе Сколы, соотечественника Федерико Феллини. Но как бы уже помимо своих бесспорных художественных достоинств, La dolce vita стала одним из самых знаменитых произведений кинематографа, чьё название зачастую даже не переводится на другие языки и вообще вошло в обиход.

/Из книги кинорецензий "3500"/

La dolce vita – притягательная, манящая, блестящая, наполненная яркими событиями, изысканными людьми, роскошью, бесконечной феерией. La dolce vita – жестокая, полная одиночества, фальши, лжи, разбитых сердец, поломанных судеб, талантов, жизней.

... Марчелло – главный герой. Он светский журналист. Он популярен, востребован, вхож в аристократические круги, обласкан богемой, любим женщинами. Его жизнь – это круговорот событий и лиц, нескончаемый праздник, шумная вечеринка. Но отчего-то эта сладкая жизнь отдает горечью, абсурдностью, бессмысленностью, странной неестественностью. Запутавшись в вязкой паутине, он силится найти другой смысл, начать другую жизнь, заняться желанным (как ему кажется) делом – закончить книгу, разорвать круг случайных людей и связей. Только что-то мешает. Он не может... или не хочет, и все глубже увязает в тягучих сливках сладкой жизни, приторной жиже противоречий, измен и лжи.

Он говорит: «То, что я делаю сейчас мне не нравится... Я должен многое изменить.» И он изменяет. Изменяет женщине, что с ним рядом, пусть нервной, истеричной и не столь изысканной, но безмерно его любящей, с аристократками, актрисами, просто случайными знакомыми. Он изменяет своей мечте закончить книгу с бездарными сплетническими заметками в желтой прессе. Он изменяет желанию сблизится с таким далеким и уже чужим отцом с пустой мишурой роскоши. Он изменяет самому себе, но не может изменить сладкой жизни.

А на робкий зов надежды с ангельским личиком простой, неиспорченной, искренней девушки, способной вырвать его их этого порочного круга одиночества, отчуждения и притворства, он лишь тихо ответит: «Ничего не слышно... Не понимаю...», и уйдет прочь, назад в приторность и бессмысленность существования. И это конец. Конец сладкой жизни, дальше лишь пустота и горькое послевкусие.