Фразеологизм «резать правду-матку» корнями уходит непосредственно в матку. Которая hystera**. То есть, непосредственно в истерию. И разницы нет, какого вида истерия – софт, например, или хард – «резание» правды-матки всегда связанно с истерией. Конкретно, с «тревожной истерией». То есть, с той психоаналитической концепцией, которую вывел Фрейд для описания формы истерии, в которой тревога проявляется как фобическое состояние.  

«Левиафан» Андрея Звягинцева – это не фильм.

Это истерический невроз. Соответственно, режиссура «Левиафана» представляет собой некий психопатологический симптокомплекс, включающий полиморфные функциональные психические, соматические и неврологические расстройства. Для которых характерно как несоответствие между глубиной переживаний и яркостью их внешних выражений, так и выразительные жесты по поводу событий, в действительности мало волнующих истерика. То есть режиссёра. А именно Андрея Звягинцева.

Необходимо отметить, что кинематографические проявления истерии создателя личностного «Левиафана» не являются исключительными. Всё та же некая театральность подачи событий фильма, подчёркиваемая превосходной операторской работой Михаила Кричмана. Всё то же стремление привлечь к себе внимание зрителей и окружающих. Всё то же своеобразное претенциозное бахвальство и склонность к преувеличениям, позёрству. Вплоть до включения в структуру фильма элементов личностной фантастической псевдологии.

О важных вещах, которые волнуют большинство, необходимо говорить без истерики. Даже внутренней. О важных вещах необходимо говорить просто. Исходя из принципов сакральной геометрии при работе с Пространством. Особенно, если «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».

О важных вещах необходимо говорить исключительно простым языком. Нет, можно, конечно, встать в позу и заявить: «Все ваши мнения - заёмные. Ваши умственные способности заслуживают презрения. Признаком ума вы полагаете повторять то, что принято говорить в среде,  правилам которой вы подражаете. Лишённые природой оригинальности сами, вы не воспринимаете её у других, считая оригинальничанием. Вы быдло, отличающееся от массы поверхностной панорамой образования и уровнем интеллектуальных амбиций…»***

После чего добавить: «Вы не видите, как всё построено на много слоёв в глубину. Не слышите звучания слов за видимой обычностью фразы. Не отличаете звон бронзы от стука пня…»***

Но чтобы так говорить, нужно не быть конъюктурщиком. А Звягинцев в «Левиафане» – типичный конъюктурщик. То есть, насильник конкретного создавшегося положения в общественной жизни. И речь не о простом насилии, а в формате субкультуры БДСМ. С помощью творческих метафор и глубинных смыслов. Посредством кинематографического бондажа, эмоционального доминирования, фатального садизма и рефлексирующего мазохизма. Делая при этом фрикций на рубль, а вставляя на копейку.

О важном необходимо говорить просто. Потому что рассказу о важных вещах внимают представители различных сословий. Представители разных слоёв и прослоек. А при таком раскладе именно простота выступает условным кодом, неким огрублённым носителем смысла. Когда, допустим, режиссёр обращается к большинству, он обязан передавать свои интонации, паузы, акценты применительно к важных вещам так, чтобы не допустить возможности возникновения полюсов противоречий при толковании сути своей режиссёрской работы. Суть фильма, который говорит о важном, все зрители должны понимать одинаково. Вне своих региональных и индивидуальных особенностей. Без возможности противоположных трактовок режиссёрских интонаций, пауз и акцентов. Так как при амбивалентности интерпретаций меняется суть режиссёрского посыла относительно важных вещей. А амбивалентность при разговоре о важных вещах вторична. Вторичность же не диктует правильность. При разговоре о важных вещах первична только лишь простота. Которая и диктует правильность восприятия. Расширяя кругозоры неведомого.

Зритель смотрит фильм. Всматривается в него, вслушивается. Настраивая внутренний бинокль на резкость - медленно, тихо, внимательно. Пытаясь нащупать швы и узлы. И вдруг каждый кадр, каждое слово выступает выпукло, как камень в, казалось бы, простой кладке стены. И зритель видит, что никакая это не ровная поверхность, не монолит безликий, выполняющий лишь функцию стены, Зритель за простотой видит точность формулировок. Видит, как режиссёр-каменщик выбирал размер и форму камней. Как удобно и прочно приставлял их один к другому. И зритель ахает: вот это мастерство!

И с глаз зрителя спадает пелена. И из ушей выпадают затычки. И зритель – возможно, впервые в жизни! - ясно и чётко видит и слышит давно знакомые вещи с новой стороны. И проникается глубочайшим уважением к режиссёру-мастеру.

К сожалению, это всё не относится к фильму Андрея Звягинцева «Левиафан». Ходят твёрдо, упруго и эффектно в «Левиафане» имитаторы-киноактеры. И разливается море непостижимой безнадёжности происходящего. Море имени Левиафана…

Звягинцев, к сожалению, не мастер единоборств. Звягинцев напряжён. А мастер единоборств всегда расслаблен. Только так весь взрыв выжжется в удар.

Звягинцев, ко всему прочему, ещё и банален. «Банальность - это когда давно известное оставляет тебя равнодушным. Когда же давно известное заставляет сжиматься сердце - это называется истиной»***. К сожалению, своим «Левиафаном» Звягинцев не заставил сжиматься моё сердце. 

Есть известная всем идиома: я, мол, рядом с таким-то на одном поле даже дефекацию делать не стану. Что ж, мой список тех, с кем бы я стал на одном поле делать дефекацию, внушителен и обширен. Вот только Андрея Звягинцева в этом списке нет.

 

P. S. «Землемѣръ только тѣмъ и взялъ, что не стригъ ногтей, да панталоны носилъ въ обтяжку. Вы удивляетесь? Вотъ, дескать, откровенный 

человѣкъ... И, Боже мой! нашъ братъ-степнякъ такъ правду-матку и рѣжетъ…» - Тургеневъ И.С., «Гамлетъ Щигровскаго уѣзда».

_______________________________________

 

* - Отпеть всю гамму (фр.), синоним выражения «резать правду-матку».

** - матка (греч.)

*** - Михаил Веллер, «Моё дело»

@ Thu, 05 Mar 2015 23:07:07 +0300